ЧУЧА
Недавно Чучу побили. Все просто — оказалась не в то время не в том месте. Замешкалась в рядах на Лермонтовском рынке. Местные торговцы увидели, отволокли за ворота, к мусорным бакам. Отобрали дощечку с любовно выведенными «Подайте, пожалуйста…». Расквасили нос, разбили губу, выкрутили руку. Теперь та опухла и болит. Чуча не виновата. На чужую территорию забрела случайно. Спасалась. Чуче не стыдно, просто неловко. Неловко смотреть в глаза прошлой жизни. Жизни, где Чуча была и не Чуча вовсе, а вот так, по буквам: В-а-л-е-н-т-и-н-а П-е-т-р-о-в-н-а Д-о-р-о-ш-к-о.
В иерархии уличных профессий род занятий Чучи определяется точно: попрошайка. Место ей досталось хорошее: улица вдоль Верхнего рынка. Народ течет спокойный, расслабленный, при деньгах. В удачный день и рублей 700–800 «упросить» можно. Половиной приходится делиться с Ачхоем. «Работодатель», — смеется Чуча. Расклад справедливый. Шустрый парень и о рейде предупредит и, если заболела, лекарства принесет. Вот и сейчас приходил, интересовался, качал головой — дескать, предупреждал, но бинты и анальгин оставил. Кинул 300 рублей — на питание: «Отработаешь...»
— Хороший парень, — Чуча почти плачет. Впрочем, такая забота неспроста. Чуча — работник ценный. У нее актерский талант — это еще ей мама говорила. На песню об ограбленной сыночком учительнице прохожие покупаются легко. А сколько их, таких песен. Чуче не стыдно — нет у нее никакого сына. А значит, и вранья никакого нет. Был только муж, да и тот помер. Кажется…
Во многом из того, что было в той, не уличной, жизни, Чуча сомневается. Не то чтоб не помнит, а как-то не уверена, что ли. Да сколько уж лет прошло. Родилась она еще до войны, в 39-м. Чуча из семьи нельзя сказать что неблагополучной, а так — ни то ни се. Как и все в их поселке на Украине. Мат, мордобой, ругань. Никто и не думал, что получится из нее что путное. А вот подишь-ты. Уехала из поселка, поступила в индустриальный. Пошла работать на небольшую фабрику. За 20 лет дослужилась до директора, ее даже по телевизору показывали, в передаче «Человек на своем месте». Оказалось, не на своем. С перестройкой фабрику, как положено, приватизировали. А Чучу вместе со старым оборудованием списали с «вредного производства» на пенсию, оставив на память только пропуск, директорское удостоверение и пачку грамот — «за многолетний и добросовестный». С таким трудом выстраиваемая жизнь надломилась в одночасье. И она сделала то, что сделали ее дед, когда забрали корову, и отец, когда репрессировали семью брата. Чуча запила. Говорит, что не помнит, как подмахнула бумаги о продаже фабричной квартиры, как ухитрилась снять с книжки и просадить солидные по тем временам сбережения. Очнулась на полу в грязном туалете харьковского вокзала, без денег, в одном крепдешиновом платье среди зимы. В местной милиции ей поверили — отправили в Киев. На месте дома по старому адресу вовсю шла стройка, а в карточке в качестве официального места прописки значился дом в родном хуторе. Подалась туда, но своего домишки не нашла. Соседи Чучу не узнали — как-никак 20 лет прошло, рассказали, что Дорошко-старший помер, брат дом продал и уехал в Германию. Насовсем.
Свой уличный дебют Чуча помнит хорошо. Помнит, как первый раз, голодная и усталая, протянула к прохожему на Крещатике руку: «Пожалуйста, на хлеб…». Тот отшатнулся, но поднял глаза… и полез в карман. Тогда же вечером местные бомжи «за торговлю сказками на чужой территории» с нескрываемой радостью выбили ей зубы, навсегда обеспечив уникальный шипящий выговор, за что в московской ночлежке ее наградили метким прозвищем — Чуча.
С тех пор карьеру она сделала выдающуюся. Времена ночевок в теплотрассах и отбросов на обед прошли. Сегодня Чуча может позволить себе снимать вполне приличную квартирку. Там, в Москве, у Чучи есть даже телевизор и обогреватель. Здесь, в гастрольном Пятигорске, куда следом за состоятельными господами-отпускниками Чуча приезжает летом на заработки, на комфорте вообще не стоит экономить. А уж на питании — и подавно. Что ни день — фрукты, что ни воскресенье — колбаска. Еще Чуча любит сладости. Тортики уважает. А под них хорошо идет тягучая самопальная водка, что варят в соседнем дворе. Было б можно — пила б каждый день. Да расслабляться нельзя. Чуть зазеваешься — все, пропала работа. Вот и сейчас — не вышла только день, а на ее точку уже нашлись претенденты… Но ничего, поправится — разберется…
В таком положении вещей Чуча видит определенно положительный момент. За годы скитаний в стольких местах побывать успела, столько повидать. Разве при оседлой жизни так бывает? О будущем задумывается не сильно, молодая еще… Вон Кузьке с ж. д. вокзала уже 80, а как огурец — в дождь и в холод стоит себе со своим «Помогите на лекарства…». Коллег аж зло берет: у самого здоровье — как у космонавта. Вот и Чуча, пока силы есть, от занятия отказываться не собирается. А дальше…
— Все-таки государство помереть не даст. Так ведь? Заберут в больницу, потом в приют пристроят. Кормить будут. Вот тогда и отдохну. А пока… Я попервой злилась, ну что у меня так вышло. А сейчас — нет. Видно, у каждого судьба своя. Моя — такая.
Мария Гулевская